В апреле текущего года на стол председателя Исполкома Ленсовета легло письмо следующего содержания: «Председателю Ленгорисполкома Ходыреву В. Я.

Заявление.

Уведомляем Вас, что мы намерены установить информационный пост на площади Островского (в сквере). Работа поста будет посвящена проблеме сохранения зданий на участке Фонтанка, 47 и 49.

Нам известно, что решением Ленгорисполкома летом 1987 года были приговорены к сносу для строительства Малой сцены театра А. С. Пушкина все корпуса дворовой застройки этих домов. Решение было принято еще до того, как был создан проект предполагаемой застройки этих участков. В то же время эта застройка предполагалась к капитальному ремонту с использованием под жилые цели, что дало бы ленинградцам около 2000 квадратных метров жилья.

Мы знаем, что решение Исполкома явилось следствием беспрецедентного давления со стороны руководства театра А. С. Пушкина и лично И. О. Горбачева. Решение Исполкома последовало вслед за звонком из Москвы. Мы считаем, что эта акция по сути своей преступна, так как полностью игнорирует все решения партии и правительства по обеспечению каждой советской семьи отдельной квартирой к 2000 году. Стоя на страже интересов ленинградцев, заботясь не только о сохранении облика города, но и об улучшении жилищных условий горожан, мы пойдем на любые действия с целью сохранения этих зданий. Кроме этого, естественно, отведение этого участка для строительства Малой сцены театра разрушит структуру квартала, нарушит охранную зону, изменит градостроительную ситуацию, как произошло в случае с соседним зданием театра Дворца пионеров. Малая сцена Академического театра драмы имени А. С. Пушкина должна находиться в районах новой застройки, где по вине Ленинградского Исполкома отсутствуют театры и концертные залы.

Пост будет работать с 10 до 21 часа по субботам и воскресеньям. Количество участников — 2 человека. Массовым мероприятием это не является. Отказ невозможен.

Руководитель группы Спасения памятников истории и архитектуры А. А. Ковалев».

Телеграфный, ультимативный тон письма придавал событию характер ЧП отнюдь не рядового масштаба, предрекал второй «Англетер», новое противостояние «праведного гражданского негодования» и «ведомственных амбиций». Но разберемся: только ли ради Малой сцены посягает театр на место застройки в охранной зоне центра города?

Выступая в защиту отслуживших свое и подлежащих сносу дворовых флигелей, группа «Спасение» не знала (или не хотела знать), что рядом рушится, увы, не в переносном смысле, театр — всемирно известное россиевское творение, за судьбу которого все мы в ответе перед будущим. И в не меньшей степени — перед прошлым.

Сейчас, когда третий из предложенных вариантов его реконструкции утвержден и уже реализуется, а дебаты и страсти вокруг ближайшего будущего здания театра и – шире — знаменитого архитектурного ансамбля не утихают, я пытаюсь найти верховного арбитра в этом затянувшемся споре. И прихожу к выводу, что таковым может являться только... Карл Иванович Росси.

К урокам, которые он преподнес нам в ходе проектирования и возведения невиданного в истории русского градостроения архитектурного комплекса, полезно обратиться и полтора столетия спустя. Задуматься над ними необходимо всем заинтересованным лицам, так или иначе имеющим отношение к реконструкции Пушкинского театра. Еще и еще раз взвесить всю меру ответственности за сегодняшние свои действия перед грядущими поколениями. Так, как умел это Росси — великий подвижник, новатор и реформатор в области архитектуры и строительной инженерии.

Перед Росси была поставлена задача не просто создать заново заказанный ему архитектурный ансамбль в примыкающем к Невскому городском массиве, а реконструировать уже существующую, вчерне сложившуюся Театральную площадь (ныне площадь Островского). Что она представляла из себя в начале XIX века? Хаотично застроенную территорию вокруг так называемого «Малого» театра. Оживляли ее существующие и поныне две архитектурные доминанты: здания Аничкова дворца и Публичной библиотеки, которые предстояло включить в общий ансамбль площади. Проблему реконструкции площади до Росси безуспешно пытались разрешить архитекторы Т. Томон, А. Модюи, и П. Жако.

Проект, предложенный Росси, также рождался в мучительных поисках и сомнениях. Сохранившиеся чертежи зодчего (до нас дошло 18 различных набросков планировки) свидетельствуют: он неутомимо перебирал варианты, добиваясь совершенного и в то же время экономичного решения ансамбля. По графическим листам видно, как его мысль приближалась к необходимости укрупнения общего решения. От проекта одной большой площади с театром в центре в вариантах 1816-1817 годов зодчий переходит сначала к идее двух непосредственно примыкающих друг к Другу площадей, а потом, в 1827- 1828 годах, к еще более широкому окончательному градостроительному замыслу — системе этих двух площадей, соединенных улицей и связанных с основными магистралями города, в которой театр уже приобретает значение центра всей архитектурной композиции. (Ныне это ансамбль площади Островского, улицы Зодчего Росси, бывшей Театральной, а также площади Ломоносова, бывшей Чернышевой).

24 июня 1828 года состоялась закладка здания театра, а уже в октябре, то есть меньше чем через четыре месяца, оно было возведено вчерне и перекрыто деревянной крышей. Срок по тем временам поистине рекордный. При этом Росси внес ряд строительных новаций, связанных с пожарной безопасностью здания. В те времена театры освещались свечами или масляными лампами, и поэтому пожары случались довольно часто. Для защиты от огня в новом театре не только основные несущие стены, но и все перегородки между помещениями и сводчатые междуэтажные перекрытия были возведены из кирпича. А конструкции перекрытий над всем зданием и над зрительным и декорационным залами Росси предложил выполнить из чугуна и железа. Это был первый в практике русского театрального строительства опыт применения конструкций перекрытий из металла.

Как и другие передовые зодчие начала XIX века, он считал своим долгом на высоком профессиональном уровне владеть также и строительным ремеслом. Великий архитектор занимался не только проектированием, но и сам составлял сметы, подбирал исполнителей, определял сроки и стоимость работ. Ближайшими его соратниками были знаменитые скульпторы С. Пименов, В. Демут-Малиновский, А. Трискорни, украсившие фасады Александринского театра великолепными фигурами муз Эрато, Терпсихоры, Талии, Мельпомены, другой античной символикой. Великолепный фриз с трагическими масками выполнили лепщики Н. Саягин, М. Соколов, Т. Дылев и другие, а резьбу на центральной ложе зала по рисункам Росси-мастер И. Тарасов, многогранно одаренный и особо ценимый Росси человек. Это его, после смерти приглашенного из Парижа известного театрального механика Г. Гриффа, Росси в числе других прочил в продолжатели незавершенных работ в сценической коробке. Настойчиво рекомендовал начальству «охтинского поселянина» Ивана Тарасова, «человека искусного и сметливого», исполнявшего уже раньше различные механизмы к «чести русской нации и в укор многим иностранцам, коих сложные машины, вообще дорого стоящие, очень часто не производят желаемого действия».

Еще при жизни Росси построенное им здание театра подверглось переделкам и искажениям, Зодчий болезненно переживал одну утрату за другой: исчезли первоначальное живописное убранство интерьеров, великолепная скульптура на аттиках. Впоследствии была изменена нижняя часть главного фасада, обращенного к Невскому: проходы в галерею под лоджией закрыли дверями. Но, несмотря на бесцеремонные вторжения в авторский замысел, они не нарушили в целом внешний облик театра. Значение его как центра величественного ансамбля из двух площадей и связующей их улицы, как непревзойденного образца русского классицизма первой трети XIX века по-прежнему сохранялось.

Ныне же величественное творение переживает не лучшие времена.

Атмосфера общей тревоги, озабоченности судьбой здания театра передается нам с первых минут общения с руководством, актерами, техническими работниками. Прежде чем отправиться в многочасовое обследование основных сценических помещений, лабиринтов служебных коридоров и переходов, получаю информацию в кабинете директора Пушкинского театра Г. А. Сащенко:

— Проблемы копились десятилетиями, — говорит Георгий Александрович, — и не вина, а беда наша, что они не решались своевременно. На протяжении более чем 150 лет здание находится в непрерывной эксплуатации, За все это время оно ни разу не было капитально отремонтировано. И второй существенный момент:

Росси строил этот дом исключительно под зрительский и сценический комплексы — дирекция, подсобные цеха и службы существовали некогда вне этих стен. А сегодня, вы только представьте себе, здесь «лишних» 500 человек обслуживающего персонала... Какое сооружение выдержит такое переуплотнение при непрерывной эксплуатации?

Не так давно под крышей театра обвалилось 20 метров россиевского фриза. Акты экспертиз свидетельствуют: многие балконы могут потерять устойчивость, а потому требуют немедленного укрепления; основные конструкции большепролетных перекрытий не отвечают требованиям действующих нормативов; нуждаются в ремонте и усилении некоторые кирпичные своды, имеющие износ более 50 процентов.

Идем осматривать здание в сопровождении заместителя директора театра А. А. Бобылькова и главного инженера В. И. Верстакова. Диву даешься: как в течение десятков лет работники театра мирились с такими условиями существования? Впрочем, почему только они? Зрители тоже немало потеряли: лишились парадного театрального фойе — его площади задействованы под репетиционные залы. Раздеваются люди не в вестибюле, а в маленьких клетушках, выгороженных для этой цели прямо на этажах ярусов.

Мои спутники пропускают меня в небольшую комнату. Бывшая гримоуборная Н. К. Симонова и Н. К. Черкасова... На стенах их большие портреты, а на специальных столах с зеркалами — рабочий беспорядок. Сейчас здесь гримируются И. О. Горбачев и Б. А. Фрейндлих. Нет ни окон, ни дополнительной вентиляции. А комната — всего четыре квадратных метра.

Заботясь в свое время о «чистоте легких» здания, Росси вынес функциональные цеха в комплекс зданий, входящих в задуманный и решенный им ансамбль. Весь восточный корпус по улице, которая не случайно получила название Театральной, в 1836 году перешел во владение Дирекции Императорских театров. На протяжении XIX-начала XX века Дирекции принадлежал большой участок, застроенный двумя лицевыми зданиями, выходящими на Александринскую площадь и Театральную улицу, а также надворными флигелями и службами. В помещении Дирекции находились: ее контора, Театральное училище, центральная музыкальная библиотека, костюмерные мастерские, квартиры служащих Дирекции, училища и артистов, во дворе размещались декорационный сарай и многочисленные вспомогательные службы.

Кроме того, до 1893 года Александринскому театру принадлежало здание Театрального магазина, построенного по проекту Росси в 1832-1838 годах (на углу Александринской площади и бывшего Толмазова переулка — ныне переулка Крылова). То было служебное помещение театра, в котором находились мастерские по изготовлению декораций и их хранилища.

Все эти помещения являлись неотъемлемой и насущно необходимой частью театра. Позднее они по разным причинам были отторгнуты от театра, а службы, располагавшиеся в них, переведены в основное здание...

Идея реконструкции россиевского творения носилась в воздухе с 50-х годов. В марте 1954 года Министерство культуры СССР приняло решение о комплексной реконструкции Пушкинского театра. Но вопрос всякий раз тонул в многочисленных ведомственных согласованиях.

Возвращаясь к концепции реконструкции уже в наши дни, руководство театра отказалось от принципа латания нелатаемых дыр. Решило исходить из принципа историчности, заявив: «Мы за вариант, максимально приближенный к замыслу Росси». И в этом его поддержали ГИОП, республиканское Министерство культуры, Исполком Ленсовета.

Что предполагал этот новый, более масштабный подход к реконструкции, не стесняемой, как в прежних проектах, рамками театральных стен? Обращение к исходному варианту: размещению дирекции и вспомогательных цехов Пушкинского театра там, где они находились при жизни Росси. В восточном корпусе по бывшей Театральной улице: здесь сейчас располагаются Хореографическое училище имени А. Я. Вагановой, Театральный музей и Театральная библиотека. Однако решение этой задачи порождало другую, не менее сложную: переселение хореографического училища.

И выход был найден: по согласованию с руководством Вагановского училища предполагался его переезд по новому адресу: улица Восстания, 8, где прежде размещался институт благородных девиц. Институт Ленжилпроект затратил немало сил и средств на разработку проектно-сметной документации реконструкции дома на Восстания, 8. Рядом предполагалось строительство комплекса вспомогательных помещений: интерната, тренировочного зала, бассейна. Это было масштабное решение, рассчитанное на длительную перспективу развития училища — гордости советской балетной школы.

Но... еще не высохли чернила на скрепляющих достигнутое соглашение документах, а сотрудников училища охватила ностальгия по не брошенным еще стенам. По ступеням скромного крыльца, выходящего на улицу великого зодчего, поднимались некогда Павлова, Нижинский, Петипа, Уланова. Но если следовать такой логике до конца, почему не вспомнить, что несколькими десятилетиями раньше по тем же ступеням поднимались студенты Театрального училища — будущая слава России, а в репетиционных залах происходило таинство рождения спектаклей с участием Савиной, Стрепетовой, Комиссаржевской? Что же до пиетета перед русской балетной школой — то и он ни в коем случае не страдал. Предполагалось здесь, на Зодчего Росси, развернуть музей балета, открыть для всеобщего обозрения зал Петипа, оставить несколько действующих репетиционных залов. При этом перспективу развития, наконец-то, получали Театральная библиотека и Театрально-музыкальный музей, которые задыхаются от тесноты.

Есть и не менее существенный резон для перемещения училища с улицы Росси. На улице Восстания, 8 — тишина, роща, птичьи голоса — дыхание большого города словно обтекает это благословенное место. Плюс наличие готового стадиона и пустующих кварталов для предполагаемой застройки.

Но, увы, училище осталось в старых стенах. Не берусь судить, что в этом возвращении на круги своя сыграло решающую роль: может быть, долговременные сложности, связанные с ремонтом и реконструкцией порядком запущенного здания на улице Восстания, громоздким и обременительным переездом, возможными срывами налаженного учебного процесса? Или какие-то иные причины повлияли на решение вопроса, имеющего столь большое значение для судьбы Пушкинского театра, для развития балетного искусства?

В ближайшем будущем намечены, правда, реконструкция и расширение Вагановского училища за счет дворовых флигелей в жилом квартале между набережной Фонтанки и улицей Зодчего Росси.

Но вернемся к театру. Надо было торопиться с поиском очередных вариантов. Один показался было интересным: по дошедшему до нас проекта зодчего, не успевшего до конца осуществить задуманный ансамбль площади, предполагалось заново построить здание в россиевском стиле на участке сада Дворца пионеров (бывшего Аничкова дворца). Его поддержал Центральный совет ВООПИК. Но в конце концов спор вокруг участка, определенного Росси под застройку и до сих пор пустующего, решился не в пользу Пушкинского театра. Но очевидно, что продолжить застройку, предначертанную рукой Росси (при любом заказчике), совершенно необходимо. Во-первых, это было бы данью уважения и благодарности автору проекта, причем на сей раз действенной. И во-вторых, корпус закрыл бы просматривающееся со стороны площади явно выламывающееся из застройки прошлого века новое здание репетиционно-зрелищного комплекса Дворца пионеров.

Руководство театра, Исполком Ленсовета, ГлавАПУ и ВООПИК решили вернуться к предложению, которое рассматривалось в 1984 году. Тщательно проработав вопрос на всех самых высоких уровнях, пришли к мнению передать театру флигели внутри жилого массива между площадью Островского и набережной Фонтанки. Оставить в неприкосновенности лицевые корпуса домов № 47 и 49, а их ветхие дворовые флигели, не представляющие историко-культурной ценности (что подтверждают заключения ГИОП и ВООПИК), — снести. На их месте и построить новый корпус, где разместить репетиционные, инженерно-технические, административно — хозяйственные службы и вспомогательные помещения, склад декораций и Малую сцену на 500 мест. Он должен быть скромным, возведенным в стиле рядовой застройки конца прошлого века.

Знакомы ли с проектом нового корпуса театра, его образным воплощением «стоящие на страже интересов ленинградцев» авторы письма из группы «Спасение»? Увы, нет. Как выяснилось, интереса к этой стороне дела они почему-то не проявили, в театре ни разу не побывали. Узнаю об этом от представителей группы «Спасение», приглашенных мной в редакцию для разговора по существу.

И не без сожаления убеждаюсь, что сути-то проблемы в полном объеме они не знают. Собственно, даже не считают нужным знать. Сообщаю им, например, что если бы они потрудились заглянуть в документы, то узнали бы (вопреки их утверждениям), что к сносу предполагалось не 2000 квадратных метров жилья, а 1164. Были разобраны ветхие дома, определенные специалистами как непригодные для восстановления, давно расселенные. Но, оказывается, для моих собеседников «это не принципиальный вопрос, важно, что ведомство в лице театра ущемляет интересы ленинградцев». Таков поворот дела. Распространяя по городу слухи о том, что Пушкинский театр захватил место в квартале Росси для постройки своей «конторы» и Малой сцены, наши «неформалы», как мне показалось, понятия не имеют о том, что именно побуждает театр на расширение.

Пытаюсь выяснить источники информации по поводу «беспрецедентного давления». И слышу совсем курьезное: якобы И. О. Горбачев поехал на XXVII съезд КПСС и заодно, «позвонковым методом», решил все проблемы... Создается впечатление, что желание оказаться в центре внимания общественности для некоторых членов группы «Спасение» важнее, чем поиск истины. Гости мои признались, что «мобилизовали» их на спасение дворовых флигелей, готовившихся под капремонт, специалисты из отдела капитального строительства Куйбышевского райисполкома. А у тех могут быть свои дальние цели: мощностей для выполнения жилищной программы, намеченной к 2000 году, явно не хватает. Глядишь, вся эта шумиха вокруг Пушкинского театра, который «съел» 40 квартир в центре (они явно не сделали бы погоды в выполнении плана в целом), поможет исполкому оправдаться, сослаться на «объективные причины». Судьба шедевра Росси (судя по моим беседам в исполкомовских кабинетах) здесь тоже мало кого волнует. Судя по всему, там обеспокоены лишь одним — в пожарном порядке выполнять установку: жилье любыми средствами!..

Полно, да любыми ли?

Никому не придет в голову оспаривать значение первейшей насущной необходимости для каждого человека — отдельного благоустроенного жилья. Но в этой ситуации — чрезвычайного положения с терпящим бедствие театром — спросите мнение горожан: готовы ли люди на какой-то срок отложить свои новоселья ради спасения здания Росси?

Но в том-то и дело — никто людей ни о чем не спросил, в существо споров вокруг предполагаемой реконструкции не посвятил. То есть сработали старые, доперестроечные методы выработки и принятия решений: в большей степени келейные, ведомственные. Пушкинский театр решил по-своему, Вагановское училище — тоже. А ведь всех нас, ленинградцев, беспокоит справедливое решение вопроса, принявшего конфликтный характер.

Да и время, в которое мы живем, уже не дает нам действовать в соответствии со сложившимися стереотипами. Набравшие силу процессы демократизации и гласности ставят со всей неотложностью и другую сопутствующую им проблему: любой серьезный шаг, предпринимаемый должностными лицами, рядовыми исполнителями или «неформалами», не освобождает тех и других от должной меры компетентности и ответственности.

Ведь почему, скажем, было в свое время не направить решение вопроса по Пушкинскому театру в нужное русло? Все имеющиеся мнения и соображения представители ГлавАПУ, ГИОПа, Исполкома Ленсовета должны были бы развернуть перед общественностью города задолго до того, как пошли под снос флигели во дворе домов № 47, 49 и на ведомственные столы лег технико-экономический расчет расширения площадей театра в границах отведенного ему городом пространства. Почему было не обсудить в свое время с ленинградцами все три проекта реконструкции, дать возможность специалистам аргументированно высказаться и прислушаться к пожеланиям людей, для которых облик родного города — вопрос глубоко личный? Возможно, в результате подобных встреч мы не потеряли бы те немалые средства, которые были затрачены на проектирование нового комплекса зданий Вагановского училища.

Увы, ни промежуточные, ни окончательные решения по театру широкой гласности преданы не были. Ясно, что так дальше поступать нельзя, ибо означает дискредитацию большого важного дела: участия общественности в процессах демократизации в сфере культуры. Прекрасно, что ленинградцев всерьез волнуют эти проблемы; что ситуация гласности дала им возможность выходить с этим мнением на суд общественности. Но они тем самым берут на себя ответственность быть предельно объективными, знать существо вопроса, действовать непредвзято. Сегодня на городской сцене, кроме «Спасения», действует еще ряд неформальных групп и объединений — «Дельта», «Мир» и другие. Они должны это учесть.

Боль за город должна не — разъединять, а объединять всех нас — специалистов, «неформалов», просто заинтересованных жителей центра и окраин. Как мы бываем поспешны, категоричны, стремясь оставить последнее слово за собой! Вместо того, чтобы подумать вместе, каким должен быть общественный механизм защиты памятников культуры, перекрывающий дорогу ведомственным амбициям, чиновничьему равнодушию, воинствующему невежеству, желанию пошуметь, мы делаем себе «паблисити» на очередной беде, красиво витийствуем на площади и не спешим прийти на помощь строителям и реставраторам.

Последнее слово в спорах вокруг памятников все же должно оставаться за Растрелли, Кваренги, Росси. За такими же, как у них, высочайшим профессионализмом, самоотверженностью, умением служить истине и красоте.

Я один из тех, кто был приглашен товарищем Корконосенко в редакцию на Невском проспекте для беседы. Сегодня за прошествием стольких лет тот разговор реконструировать в деталях невозможно. Но я очень хорошо полню этот, в общем-то, рядовой эпизод тем, что опубликованная по его следам статья совершенно не соответствовала моим впечатлениям об этой встрече и ожиданиям. Нас встретила, как мне показалось, весьма благожелательно расположенная к нам женщина, открытая к тому, чтобы нас выслушать, вникнуть в достаточно объемную и непростую идеологию в области строительства, градостроительства, охраны памятников, жилищной реформы, реформы местного самоуправления и пр., которую мы носили в себе, пытаясь предложить обществу, и передать ее посредством своего журналистского искусства читателям. Каково было разочарование! Сила эмоций этого разочарования, пропасть между ожиданиями и результатом и вписали в память факт той публикации, хотя, если бы не такой контраст, лежала бы эта статья рядовым илом на дне Леты. По крайней мере, для меня.

Корконосенка нас внимательно слушала, поддакивала, поила чаем, кажется, чем-то даже угощала, ласкала комплиментами. Казалось – очень искренне и натурально. Оказалось, это были всего лишь средства расслабляющего массажа…

Разговор шел о проблемах строительства и градостроительства вообще. О новых механизмах решения хозяйственных и правовых проблем в этих областях. Лозунг, который я пропагандировал в тот момент, был таков «Уважайте причинно-следственные связи». Анализ этих связей в теле существовавшего тогда хозяйственного механизма архитектуры, строительства и градостроительства, ясно выводил к однозначному выводу, что все «прелести» той практики, с которой мы боролись, были естественным следствием этого механизма, и поправлять отдельные «заблуждения» отдельных прорабов, эксплуатационников, архитекторов и пр., было просто бесполезно. Коллизия того момента состояла именно в том, что нас пытались оттеснить от права на критику этого механизма, постоянно указывая, чем мы должны заниматься – залеплять конкретные дыры в памятниках, не вдаваясь в вопросы кто, что, чем и почему их протирает… Тему театра и пикета, ей посвященную, в контексте этого разговора не помню вообще – возможно она и была, но как одна из тем, привлеченных для примера. Может быть даже она и была какой-то затравкой разговора. Но в целом разговор сложился о другом, был обстоятельным и удачным тем, что, как мне показалось, удалось выстроить его по убедительной логической линии, найти яркие и убедительные формулировки…

И вот вышла статья. Совсем не о том! Совсем не в том тоне, который предполагала встреча! В общем-то и не о проблемах театра – его проблемы, как и нашу откровенность использовали для того, чтобы продемонстрировать публике как следует отделять зерна от плевел, кто в этом мире по настоящему хороший, а кто лишь рядится в последнего.

С этого момента я начал наблюдать как журнал Ленинградская панорама ступень за ступенью спускалась к идеалам общества «Память».