Мое выступление посвящено достаточно деликатной теме, настолько деликатной, что многие коллеги стремятся не замечать ее или не видеть здесь проблемы. Некоторое время назад в свет вышла моя книга «Вопиющие камни. Русская церковь и культурное наследие России на рубеже тысячелетий». Она отмечена известным юридизмом, на ее страницах мне было важно с документами в руках доказать развертывание негативных процессов, показать их противоречие праву и культуре. Сегодня я хотел бы остановиться на двух аспектах этой проблемы, аспектах внутренних, нравственных и культурологических одновременно. При этом я сознательно хочу сосредоточить ваше внимание на проблемах, а не на отдельных примерах положительных решений.

В конце 1980 гг. броский слоган «церкви-Церкви» определили вектор культурной политики. Страхи за судьбу культурного наследия, присущие части чиновников и интеллигенции, общество приписывало их нежеланию делиться правами на эксплуатацию объектов этого наследия. Однако прошло 15 лет и стало ясно, что передача памятников религиозным организациям – это не самая главная проблема их охраны. На заседании Комиссии по вопросам религиозных объединений при Правительстве Российской Федера¬ции 21 февраля 2006 г. было отмечено, что главная проблема при возрождении памятников церковной культуры – это не случайные изменения, вызванные небрежением, отсутствием зна¬ний и средств или реставрационной ошибкой. Сегодня главная проблема — сознательные иска¬же¬ния и разрушения, вызванные преднамеренным вторжением в памят¬ник и связанные с целенаправленным изменением его облика. Об этом можно было бы догадаться и раньше. Еще на архиерейском соборе 1994 г. патриарх Алексий (Ридигер) утверждал, что формулировки заключаемых с религиозными организациями охранных договоров похожи “на положения антирелигиозного репрессивного законодательства”. При этом известно, что охранные договора являются типовым документом, и не зависят от статуса пользователя памятника.

Анализ ситуации приводит к следующему выводу самого общего характера. В конкретных условиях современной России в большинстве случаев в силу ряда субъективных причин религиозные организации МП не исполняют научно-обоснованные и прописанные в законодательстве требования по сохранению объектов культурного наследия, а государство и общество не реагируют адекватно и эффективно на факты утраты и искажения памятников культуры. Современная Россия сконструировала особый механизм использования исторического наследия как средства решения проблем политической элиты в ущерб гражданскому обществу. Сегодня я оставляю в стороне государственную политику в области религии и охраны памятников.

Если говорить о внутренних церковных причинах этой ситуации, то речь должна идти о глубинной мутации религиозного и богословского сознания в современной церкви. «Евроремонт» православной традиции становится действенным способом транс¬формации Предания и использования его в современной идейной борь¬бе. В результате, под видом традиции, Церкви и обществу предлагается совершенно новая «редакция Православия», имеющая мало общего с благочестием и духовной культурой рубежа XIX и XX вв. или с христианскими переживаниями Древней Руси. Естественный процесс интер¬претации Предания на языке современной культуры, достоверность которого всегда можно проверить при помощи культурного наследия Церкви, превращается в подмену самой традиции.

Такая подмена, стремящаяся заместить изначальные ценности хри¬стианства их современным пониманием и подчинить им общественную жизнь, должна быть названа фундаментализмом. В России, в силу консервативности восточно-христианского сознания, основной особенностью православного фундаментализма является использование традиционных форм христианской культуры и храмового благочестия для его утверждения в сознании верующих. В результате среди прихожан формируется «потребительское отношение к святыне», связанное с требованием ее постоянной «богослужебной эксплуатации» ради удовлетворения собственных «религиозных потребностей». Ложное противопоставление духов¬но¬го и материального ведет к пренебрежению «материальным телом» святыни и его сохранностью.

Однако было бы неправильно свести конфликт к противоречию между современной культурой и мутирующими православными ценностями. Гораздо более серьезной проблемой является сложившаяся система коррупции в отношениях между церковью и государством и церковью и профессиональным сообществом. Такая коррупция может иметь принципиальные и беспринципные основания. Беспринципность связана с обычным бюрократическим отношением к делу, когда церковные структуры рассматриваются госорганами как часть политической элиты, которой нужно помочь обойти закон. Гораздо опаснее коррупция принципиального характера, связанная с убеждениями профессионала. 70 лет атеистических преследований становятся предлогом к тому, чтобы позволить церковной элите нарушать закон и разрушать памятники. При этом говориться, что нужно войти в положение Церкви, ей надо помочь и т.д. В результате Церкви оказывают медвежью услугу, а реально помогают нечистым на руку представителям духовенства. Я уже не говорю о ситуации, когда специалист позиционирует себя как православный, и подменяет свою профессиональную совесть «благословением батюшки». Складываются надежные тандемы из епархии как заказчика и конкретного подрядчика, как это имеет место в Новгороде, где таким подрядчиком выступает Инжстрой.

В этой истории наибольшую озабоченность вызывает позиция ВООПИК и специалистов, которые давно и плодотворно сотрудничают религиозными организациями. Вспомним история с разрушением дома Передольского в Великом Новгороде. В конце концов, разрушение памятника было санк¬ционировано правлением Общества в 2004 г., заседание которого проходило под председательством Татьяны Каменевой. Члены правления единогласно, за одним исключением, рекомендовали возвести кирпичный новодел «на костях» разрушенного дома, не позаботившись при этом об изучении и сохранении культурного слоя. Председатель Новгородского отделения ВООПИК Инесса Зараковская также голосовала за строительство «каменного урода». Экспертное заключение о каменном строительстве было подписано Сергеем Демидовым, членом реставрационной секции ФНМС и федеральным архитектором Троице-Сергиевой лавры. Сама Т. Каменева связана как федеральный архитектор, со Смоленском, где в храме Св. Михаила Архангела уже более 10 лет зияет дыра на хорах, пробитая местным настоятелем и согласованная задним числом.

Заместитель председателя правления член Фе¬дерального научно-методического совета и заместитель председателя ВООПИК Евгений Пашкин еще в 2001 г. оправдал намерение местной епархии строить каменную коробку на месте снесенного памятника без производства предписанных законом археологических раскопок. Трудно сказать, имеем ли мы дело с заказной экспертизой. Но в его заключении говорилось, что строительство на плите не вызовет разрушения культурного слоя. Одновременно, с во¬пи¬ющим непрофессионализмом, он предложил археологам вести раскопки под плитой, цитирую, «заходами до 6 метров». Ценность этой экспертизы в полной мере охарактеризовал Новгородский городской суд: заключение гидролога Пашкина не может быть принято в качестве основания для возможности продолжения строительных работ.

Можно привести примеры других не менее тенденциозных экспертиз, сделанных в угоду ложно понятым интересам церкви. Известна история с лже-мощами прп.Александра Свирского, попытка судмедэксперта Сергея Никитина реконструировать образ прп.Андрея Рублева, заказанная патриархией экспертиза Казанской иконы Матери Божией в Ватикане и полное молчание специалистов по поводу Тихвинской иконы, привезенной в Россию из Чикаго.

Петербург здесь не исключение. Именно здесь произошел один из первых наиболее вопиющих случаев. Напомню, что еще в 1991 г. настоятель храма Св. архангела Михаила в с. Сижно Сланцевского района протоиерей Игорь Тихомиров снес «ненужную» ему апсиду XVI в. Случай был забыт, и мер принято не было. Зато органы охраны памятников победно рапортуют о том, что по суду заставили некого гражданина США восстановить разобранные им стены в квартире на Невском проспекте. А рядом Казанский собор, где иконостас смещен со своего исторического места, а ведущие в алтарь мраморные лестницы перекрыты металлическими конструкциями в угоду патриаршей службе, совершаемой здесь раз в году.

Необходимые согласования превращаются в соглашательство. На фоне готовящейся массовой приватизации памятников церковной культуры религиозными организациями такая позиция органов охраны и профессионалов не приемлема.

Патриархийная бюрократия не скрывает, что одной из причин передачи памятников не в пользование, а в собственность, является пресловутое «чувство хозяина», которое должно положить предел вмешательству госорганов и специалистов в методы церковного хозяйствования.

Существующая проблема отношения части иерархии и мирян к памятникам церковной культуры есть лишь частный случай отношения определенного сегмента православного менталитета к культурному наследию вообще. Не секрет, что за последние 15 лет иерархия московской патриархии весьма редко высказалась по поводу защиты конкретных объектов культурного наследия. Если такое и происходило, то подобные случаи, как это было в истории с захабом и архиерейским садом в Ипатьевском монастыре в Костроме в 2004 г., были использованы для дискредитации учреждений культуры, являющихся пользователями памятников. Равнодушие и не желание вступать в конфликт с власть предержащими вполне объяснимы. Однако причины этого равнодушия кроются гораздо глубже.

Наиболее характерный для Петербурга случай – это молчание Епархии по поводу предполагаемого строительства башни «Газпрома». Предлагаемый проект, который так и стремится вознестись «главою непокорной» «выше Александрийского столпа», не только нарушает существующий высотный регламент. Подавляя купола Смольного собора, он нарушает устоявшуюся традицию, ограничивающую высоту зданий в центре города не столько крышей дворца царя земного, сколько главой находящегося здесь храма Царя Небесного. Впрочем, было бы странно, если в светском государстве строительство регламентировалось соображениями такого рода. Собственно, уже Устав строительный, принятый в Империи, соотносил высоту зданий не с вертикалями храмов, а с шириной улиц (ст. 198). Однако православный голос в защиту местных традиций мог бы занять достойное место в петербургском хоре несогласия.

Молчание можно было бы объяснить привычным сервилизмом епископата, для которого Газпром и госвласть есть основные источники материальной и политической выгоды. Однако к проблеме стоит подойти с культурологической стороны. Пользуясь архетипами церковной истории, я не могу рассматривать проекта строительства небоскреба на невских берегах иначе, чем акт иконоборчества, направленные на уничтожение образа града святого Петра. Иконоборчество всегда было императорской ересью, в которой охотно принимало участие провинциальное духовенство. Однако в каждую эпоху иконоборчество имело свои конкретно-исторические причины. В данном случае они видится нам в глубинной и подсознательной неприязни к городу и его культуре.

Одна и главных действующих лиц этой истории, представляя проект, сказала: «Горожане должны быть счастливы, что к ним приходит такая компания». Сказанное — проговор по Фрейду. Такая позиция противопоставляет этих людей городу и городскому сообществу, выдает коренящийся в них протест против его культурного облика, который не соответствует их собственной культурке. Кто-то родом из под Винницы, один епископ в Петербурге — родом из Актюбинска, второй – родился в ауле Кенессы, воспитывался в Одессе, а в Петербурге оказался впервые в возрасте 45 лет (!), когда был сюда назначен.

Это можно было бы объяснить проблемами индивидуального характера, в духе знаменитого «лермонтовского»: И что за диво? … издалека... / На ловлю счастья и чинов / Заброшен к нам по воле рока; / Смеясь, он дерзко презирал / Земли чужой язык и нравы. И так далее. Но дело, увы, не в отдельных персонах, а в резком изменении культурного фона города, провинцианализации его руководства в результате миграционных процессов.

Об этом глубинном противостоянии старого города и новых горожан хорошо говорил покойный Александр Панчнеко, когда цитировал известные строки: Питер меня вытер, / а я ему отомстил / — в лаптях по Невскому походил. Сегодня лапти мести приобретают форму дерзких небоскребов. Изменение культурной среды Петербурга хорошо почувствовала петербургский поэт Елена Шварц: Я думала – не я одна, — / Что Петербург, нам родина, — особая страна, / Он запад, вброшенный в восток, / И окружен, и одинок,... / Но рухнула духовная стена – / Россия хлынула – дурна, темна, пьяна. / Где ж родина? И поняла я вдруг: / Давно Россиею затоплен Петербург... / Где ж картинка голландская, переводная? / Ах, до тьмы стая мух засидела, родная, / И заспала тебя детоубийца – / Порфироносная вдова, / В тебе тамбовский ветер матерится / И окает, и цокает Нева. Сегодня это разрушение продолжается, и митрополия культурной столицы России способствует ему своим отношением к происходящему.

Свою книгу я закончил вопросом не «Что делать?», а «Что происходит?» Однако первый вопрос никто не отменял. Прежде всего, обществу необходимо осознать, что в основе существующей практики лежат ложно понятые интересы самой Церкви. Существует и вполне прагматический момент, на который стоит обратить внимание. Речь идет о существующей системе противоречий – архиерей-духовенство-приход. Использование таких противоречий способно затормозить процесс разрушения памятника и направить его реставрацию в нужное русло. Еще один важный момент – апелляция не просто к представителям духовенства, но к общине. Именно нарушение общинной соборности в современной практике церкви ведет к своеволию настоятелей и архиереев, воплощающих свою личную вкусовщину в реставрации. Анализ ситуации показывает, что на рубеже XIX-XX вв. именно позиция приходов была гарантом сохранения старины в противостоянии с пришлыми настоятелями.

Естественно, необходимо ориентироваться на существующие здоровые силы в Церкви. Речь не идет об «отцах-искусствоведах». Как это ни парадоксально, но именно лица в сане, связанные некогда с реставрационно-искусствоведческой средой, Александр Салтыков, Борис Михайлов, Александр (Федоров) оказались вовлечены в наиболее серьезные конфликтные ситуации и демонстрировали здесь наиболее одиознее поведение.

В целом, попыткам приспособить памятник культуры к современным потребностям необходимо противопоставить государственно-общественную пропаганду и церковную проповедь о том, что сложившиеся архитектурные и художественные формы памятников православной культуры есть часть Священного Предания — одного из фундаментальных понятий христианской жизни. Следовательно, разрушение и переустройство сохранившихся форм этого Предания есть не только нарушение государственного законодательства и социальных норм отношения к памятникам культуры, но есть разрушение христианской памяти и измена церковной традиции.