В том месте Исаакиевской площади, где в нее втекает улица Гоголя, на прошлой неделе было необычно людно. Возле скверика толпился народ, слышались возбужденные речи, вспыхивали споры, так или иначе задевавшие непростую проблему сохранения старой архитектуры города на Неве. Когда же здесь, перед въездом на отгороженную забором часть территории, превращенную в стройплощадку, появились машины строителей, путь им преградили молодые люди, которые, взявшись за руки, не пропускали транспорт на стройку.

Из-за чего вдруг возникло это неожиданное противостояние строителей и жителей города? Почему днем и ночью толпились люди на площади, чередуя мрачное молчание бурными спорами, напоминавшими митинги? Молодых людей привела сюда совершенно определенная цель — воспрепятствовать сносу здания бывшей гостиницы «Англетер».

Ленинградская общественность давно обеспокоена продолжающимся разрушением многих зданий старой петербургской застройки. Одни из них, как, например, дом Трезини на Васильевском острове или жилой дом на Владимирском, 11, где начиналась литературная слава Достоевского, родами ждут ремонта, на глазах у всех превращаясь в развалины. Другие совсем недавно пошли на слом без особой необходимости. Третьим уготована печальная участь переделки с утратой ценных интерьеров, элементов декора.

Самоочевидно, что многие старые дома должны быть перестроены, а то и снесены, далеко не все из них можно и нужно реставрировать и сохранять. Речь здесь о другом. Любое здание в городе Ленина — достояние каждого ленинградца, а то и всей страны. Само отношение советских людей к этому городу требует особой взыскательности в определении судьбы ветхих строений, требует совета с народом, самой полной открытости и гласности. Между тем судьба некоторых построек, дорогих сердцу не только ленинградцев, но и всех, кто не безразличен к отечественной истории, к памятникам нашей культуры, решается до сих пор келейно, за плотно закрытыми дверями кабинетов, что мало согласуется с тем климатом гласности, который утверждается в стране. Об этом в последнее время открыто звучит тревога со страниц местной прессы, все более активно стали действовать творческие, молодежные, общественные организации. Прошлой осенью, например, по инициативе молодежи в традиционный лицейский день был проведен массовый митинг возле предназначенного на снос дома Дельвига, и историческое здание, где не раз бывали Пушкин, Гоголь, Глинка, удалось тогда отстоять — оно будет реставрировано.

Так произошло и на сей раз. Когда группе молодых ленинградцев стало известно, что в ближайшие дни будет снесено здание «Англетера», сначала было удивление и возмущение — почему кто-то вновь тайком, не посоветовавшись с ленинградцами, принимает решение, которое касается облика одной из главных площадей города? Как на этом фоне воспринимать призывы к гласности? В понедельник, 16 марта, возбужденные слухами молодые люди направились к «Англетеру». К ним присоединились добровольные помощники реставраторов из группы «Мир», безвозмездно работавшие на восстановлении многих исторических объектов, активисты совета по экологии культуры литобъединения «Клуб-81», учащиеся профтехучилищ, школ и техникумов, рабочие, студенты.

За соблюдением порядка следили дружинники «Форпоста» — организации, созданной комсомольцами пединститута для борьбы с правонарушениями среди подростков, тут же были, разумеется, и работники милиции. В Москву, в том числе в адрес Министерства культуры СССР, были отправлены телеграммы, призывающие приостановить снос здания на Исаакиевской площади. На бланках этих телеграмм поставили свои подписи сотни ленинградцев, но ответа ни один из них так и не получил — ни прямого, ни косвенного. Если не считать, конечно, ответом две публикации в ленинградских газетах, появившиеся во вторник, которые ничего уже изменить не могли.

А на следующий день, несмотря на заверения ответственных должностных лиц, что обращение общественности будет рассмотрено Ленгорисполкомом, стены «Англетера» на глазах у народа, заполнившего площадь, были обрушены. И эхом (может быть, эхо и надо считать гласностью?) прокатились статьи, радио и телевизионные выступления, в которых сказано немало, на мой взгляд, несправедливых, обидных слов в адрес молодежи, намеков, заимствованных из прошлого. Что «мальчики с Исаакиевской» действовали, дескать, по написанному кем-то сценарию, что «доморощенные истолкователи мутили воду». Ко всему нашли в толпе молодых людей, не знающих поэзии Есенина, жизнь которого оборвалась именно в «Англетере» — вот и готов вывод: собравшихся на площади интересуют, мол, не столько духовные ценности, сколько возможность пошуметь... Разве не очевидно, что ни стяжатель, ни расчетливый деляга, ни обыватель, которому все «до лампочки», ни трусливый карьерист, ни пьянчуга — словом, человек, ущербный духом, не мог встать на охрану сносимых стен. Не могли прийти сюда те, кто лишен исторической памяти, а ведь без нее нет истинного гражданина, нет и не может быть истинной любви к своему Отечеству. Никто не спорит, среди дежуривших у «Англетера» были и случайные люди, наверняка были и сомнительные личности, привлеченные шумными событиями. Но не они были тут хозяевами положения, чему еще одно свидетельство: никаких эксцессов не было.

За сердитым рокотом обвинений в адрес сторонников сохранения «Англетера» как-то совсем невнятно, полушепотом прозвучали робкие слова укора тем, кто заранее должен был ознакомить общественность с планом реконструкции гостиничного комплекса, изучить мнения и прислушаться к ним. Да и упреки эти никого, кроме авторов проекта реконструкции, не задевали. На самом же деле, если разобраться, случившееся наводит на размышления более серьезные. В Ленинграде в эти дни прозвучал, может быть, первый острый сигнал, что не все в порядке; что о перестройке нашей жизни на демократические начала мало лишь говорить — пора уже перестраиваться на практике; что мало призывать людей к социальной активности — давно пора взяться за бюрократические завалы, которые проявлению этой активности мешают. Люди, посчитавшие себя последними защитниками исторической ценности города, стояли, заметьте, прямо перед зданием исполкома Ленсовета, и их взоры с надеждой к нему обращались. Но с той стороны ответного внимания так и не дождались. На второй день делегация из пяти человек отправилась в горисполком с прошением приостановить ломку «Англетера» до выяснения, является ли этот снос законным без согласования с Министерством культуры СССР.

— В течение часа мы бесполезно обивали пороги исполкома: никто не принимал,— говорит инженер М. Талалай, секретарь совета по экологии культуры.— Нам предложили опустить петицию в ящик для заявлений, в месячный срок она, дескать, будет рассмотрена.

После долгих хождений их приняла Л. Загоровская. При всем моем уважении к Лидии Ивановне, она всего лишь помощник одного из восьми заместителей председателя горисполкома и могла только уговаривать людей уйти с площади, но сама, понятно, не могла что-либо предпринять.

Площадь волновалась, митинговала, а строители, имея, видимо, четкие указания, времени зря не теряли — за забором полным ходом шла подготовка здания к обрушению: подрубали несущие конструкции, пробивали в стенах дыры для зацепа тросами тягачей.

В среду утром представителей молодежи пригласили, как об этом сообщил заместитель начальника ГУВД Ленинграда генерал-майор милиции Э. Цветков, для официального разговора на высоком уровне. Действительно, во дворце напротив их встретили заместители председателя Ленгорисполкома В. Матвиенко и Б. Суровцев, главный архитектор города С. Соколов, начальник инспекции по охране памятников И. Саутов, главный инженер проекта реконструкции гостиницы А. Прибульский. «Мы сели к длинному столу друг против друга,— рассказывал Алексей Ковалев,— и я подумал:

ведь все за этим столом любят свой город! Разве нет? Так неужели мы вместе не придем к выводу, что это большая утрата для города (то есть для всех нас!), когда подлинное историческое здание заменяют новоделом, муляжем? А тем более, когда речь о доме, где прошли последние дни столь любимого в народе поэта... И вдруг слышу:

«Ребята, ну что вы там держитесь за этот третьеразрядный клоповник?». Значит, мы просто держимся за клоповник? И все? Увы, эти слова произнес именно тот, кто мог распорядиться о приостановке сноса».

По ходу выяснилось, что был разработан, оказывается, и вариант реконструкции «Англетера» с сохранением старого здания (иными словами, снос не был обязательным), но по соображениям хозяйственной выгоды прошло другое решение.

Совещание закончилось безрезультатно, и, уходя, молодые люди снова повторили просьбу о приостановке сноса до выяснения обстоятельств его законности: в конце концов пустовало это здание два года — подождет еще несколько дней.

Что ж им ответили? Успокойтесь, ваша просьба будет рассмотрена, и сегодня же вечером будет ответ.

Пытаюсь и не могу понять: зачем нужно было руководящим работникам горисполкома обещать заведомо невыполнимое? Они не знали, что работы по подготовке здания к слому идут к концу и в середине дня «Англетер» рухнет? Быть того не может! Тогда что же — расчет на то, что успокоятся, разойдутся и больше не соберутся? Но разве забудут?! В сложившейся ситуации этот шаг вряд ли можно назвать разумным.

Неумение жить в условиях гласности, как рецидив старой болезни, опять обернулось фактом общественного разлада, ненужным накалом страстей. В беседе с профессором Ю. Ушаковым, членом правления Ленинградской организации Союза архитекторов, я узнал, что руководству мастерской, где разрабатывался проект реконструкции гостиничного комплекса, больше года назад было предложено вынести его на общественное обсуждение. Это сделано не было. Руководство ГлавАПУ еще минувшей осенью, сразу после истории с домом Дельвига, клятвенно обещало, что впредь о всех перестройках в старой части города ленинградцев будут информировать заранее. Тем не менее, решая судьбу «Англетера», оно игнорировало не только мнение общественности, но не поинтересовалось даже позицией Главного управления культуры Ленинграда, которое, как явствует из беседы в управлении, не дало бы согласия на слом здания. Получается, что линия разлада разделила даже два главка Ленгорисполкома.

Думается, когда на площади появились пикеты — явный признак чрезвычайной ситуации, — больше осмотрительности и мудрости следовало проявить руководству самого исполкома. В самом деле, если вопрос о законности сноса здания не был до конца ясен и люди добивались приостановки работ до решения его именно на основе установленного государством порядка, что мешало пойти навстречу этому требованию? Ежели закон не нарушался, почему завалить здание надо было именно в ту среду, а не позже, дождавшись официального выяснения вопроса? Должно же быть этому какое-то разумное объяснение. Почему кто-то в Ленинграде может и сегодня, когда вся страна учится демократическому характеру отношений, с таким вызовом демонстрировать, что не считает нужным прислушиваться к голосу граждан?

Я беседовал с работниками ГлавАПУ, горисполкома, и мои собеседники с какой-то странной заученностью уводили разговор в сторону ветхости стен старого «Англетера», словно не понимали: не технический вопрос стал незримым рубежом, разделившим людей на противоборствующие стороны. А вот те, кто вышел защитить архитектурную крупицу прекрасного города, похоже, лучше разобрались в сути происходящего. Один из выступавших на стихийном митинге сказал: «Все, что здесь происходит, связано не только с перестройкой гостиницы, но и с перестройкой норм нашей жизни, с перестройкой страны. Нас позвали участвовать в ней, и мы хотим верить, что слова наконец станут делом».

Не сомневаюсь: к тем же выводам пришли бы и люди, умудренные как житейским опытом, так и опытом руководящей работы. Разве не для них, наших детей и внуков, разве не вместе с ними начата огромная работа по обновлению нашей жизни? Разве не они вместе с нами — полноправные наследники всего созданного до нас и для нас? Разве не устали мы от пустых глаз безразличных ко всему на свете молодых лиц? Тысячу раз уверен — пригласи, докажи, убеди, что затевается доброе, нужное всем дело, и те же люди в пикетах сами будут таскать кирпичи, как это не раз бывало. Но для этого надо привести в соответствие лозунги с действиями, призывы — с поступками, заклинания о демократизации — с умением жить в условиях демократии.

И последнее. «Англетер» разрушен. Но появились факты, что начались разбирательства по месту работы и учебы с теми, кто, выйдя к «Англетеру», проголосовал против этого кулуарного решения, появились публикации бесед с работниками правоохранительных органов, где упоминаются статьи закона, которые могут быть применены. И это может оказаться едва ли не самым горьким уроком.

В этой связи хочу привести слова академика Д. Лихачева, так оценившего случившееся:

«Это же прекрасно, что молодежь так любит свой город, любит Есенина, любит Дельвига, любит свою историю, и с этим надо считаться. Нельзя же играть на лучших чувствах людей, на порыве молодых к обновлению, к гласности, к демократизации жизни, на их требовании строго придерживаться закона».